Моя известность в Европе, подобно хорошему урожаю, росла и распространялась вместе с отголосками моего пребывания в Нью-Йорке. Думаю, что на интерес, вызванный к моему имени в Англии, повлияла критика, на которую я ссылался в предыдущих главах. Теперь уже не мои друзья — Петула Кларк, Десс О’Коннор и Том Джонс — приглашали меня из Лондона, а именитые импресарио сами искали меня. Да что далеко ходить, «La Grade Organization» подписала со мной контракт на выступление в зале «The Talk of the Town» (которого, к сожалению, уже нет) — святая святых музыкантов всего мира. В его бытность каждый, кто желал познакомиться с музыкальной жизнью Лондона, обязательно посещал его.

Я стал постоянно приезжать в Лондон. И даже окрестил эти бесконечные поездки туда-сюда по маршруту Мадрид—Лондон, Лондон—Мадрид своим личным «воздушным мостом».

Клифф Ричард и я были в то время друзьями. Наверное, еще есть те, кто помнит, ведь прошло не так уж много времени, что именно он открывал мои шоу на испанском телевидении. За ним последовали Джина Лоллобриджида, Мария Долорес Прадера, Патти Лабелль, Лина Морган, моя любимая подруга Эбби Лейн, непревзойденная Монтсеррат Кабалье и другие артисты.

При посредничестве Клиффа я был приглашен лондонским «Палладиумом». Приехав в Лондон и оставив в гостинице свои чемоданы, я, как всегда, сразу же пошел туда, где должен был выступать. Я спустился в свою артистическую гримерку и на зеркале обнаружил послание от Саши Дистельприм.28-2, выступавшего здесь накануне вечером, с пожеланиями удачи и извинениями за то, что не смог дождаться меня, чтобы поприветствовать лично. Это такой обычай, существующий в артистической среде: надписями на зеркале в гримерках мы желаем друг другу удачи. Этим же вечером меня навестил Эдди Фишер, бывший в то время мужем Элизабет Тейлор. Мы не были знакомы, но он пришел, чтобы поприветствовать меня. Он тогда пел в «Talk of the Town».

Поскольку, как мне казалось, французским я владел достаточно хорошо, то есть в необходимых мне пределах, я посчитал нужным серьезно заняться английским и заменил — не без определенной доли сожаления — Доминик другой секретаршей, на этот раз — англо-говорящей.

Мою новую, очаровательную секретаршу звали Кэти. Она была очень красивой и вызывающе юной, особенно для тех, кому дни рождения после 23-х лет были уже не в радость. Исключая меня.

Кэти была моим партнером, в лучшем смысле этого слова, и сопровождала меня всюду, заботясь о том, чтобы английский стал для меня обыденным, насколько это возможно для языка, отличающегося от языка страны, где ты родился и вырос. Она, как и Доминик, долго работала со мной, и сейчас счастливо, я надеюсь, живет со своим мужем в Лос-Анджелесе. По крайней мере, таковы были мои последние сведения о ней. Однако вернемся к моему изучению английского языка.

Уже известно, что если я за что-либо берусь, то берусь основательно. Поэтому, прежде чем ангажировать Кэти, я сам поехал в Лондон. Я намеревался погрузиться в английский язык, который уже достаточно понимал, хотя и не так бегло, как хотелось бы. Таким образом, мне хотелось на свой манер пройти интенсивный курс английского языка, то есть настойчиво окунуться в предмет, пока я не посчитаю поставленную задачу выполненной comme il fautприм.28-3.

Я поселился в одном из своих самых излюбленных отелей не только в Лондоне, но и в мире — Парк Лэйн Отеле, напротив Гайд Парка. Тогда мне даже в голову не могло прийти, что этот отель спустя некоторое время станет сценой для еще одного из самых трудных моментов в моей артистической карьере.

Моей целью, как и в случае с французским языком, было выучить английский, но не только для того, чтобы петь и записывать диски, что я и так с успехом уже делал, как и на итальянском и на немецком, без особых претензий, но достаточно хорошо. Моя поездка в Нью-Йорк убедила меня в том, что знание языка, умение если не великолепно, то хотя бы правильно говорить по-английски было абсолютно необходимо для моей профессии, как, впрочем, и для любой мало-мальски серьезной профессии, особенно в те годы, о которых я сейчас говорю. Моей целью, вполне достижимой, было выучить английский язык так, чтобы свободно общаться с прессой, как в Америке, так и в Англии, Австралии и других англо-говорящих странах, и иметь возможность делать это лично, не прибегая к услугам переводчика.

Сегодня со знанием английского и испанского вы можете ехать хоть на край света, и вас везде поймут. Во всяком случае, я решил выучить английский язык и выучил его. Я всегда пою на испанском языке, ибо это язык моих чувств, однако я знаю, что публике очень нравится услышать в конце концерта несколько песен, исполненных на их родном языке.

Для осуществления своей цели я нанял преподавательницу, которая жила в одном из лондонских кварталов, являющихся для меня едва ли не самым британским — Челси. (Это имя всегда напоминает мне мою любимую Лайзу Минелли в фильме «Кабаре» поющую своей бедной подруге Элси.)

Эта сеньора была выбрана мной, потому что была англичанкой настолько, что не имела ни малейшего понятия об испанском языке. С ней я старался научиться не переводить на английский, а говорить по-английски.

После окончания занятий я возвращался в отель, закрывался в комнате и посвящал все свое время повторению выученного и освоению письменного английского. Это были дни покоя — роскошь, которую я очень редко мог себе позволить, даже, лучше сказать, не «мог», а «хотел». Мир, спокойствие и умиротворенность чужды такой беспокойной и жизнелюбивой личности как я, желающей делать все одновременно. Такую размеренную и спокойную жизнь я позволил себе лишь постольку, поскольку это было необходимо мне для достижения своей цели: хорошо выучить английский язык за минимально короткий срок. Однако, как говорится, покой нам только снился. Хотя сейчас я думаю, что именно воспоминания о той умиротворенности и подтолкнули меня выбрать Лондон, а конкретнее Парк Лэйн Отель, в качестве места для переговоров, в которых на кон было поставлено ни много ни мало, а все мое профессиональное будущее. Да и не только профессиональное.

Но к этому мы еще подойдем…

В дни моего пребывания в Челси и Гайд-Парке я ложился очень рано и рано же и просыпался. Очень рано. Мне нужно было использовать каждую минуту, поскольку, по существу, на изучение языка у меня было не так уж много времени. Настал час, когда моя преподавательница, с присущим только жителям Челси юмором, объявила мой английский приемлемым и даже хорошим, добавив при этом: «Сейчас, когда ты знаешь английский, мы возьмемся за разговорный, тот, на котором говорят на улице. Это как раз то, что рано или поздно тебе пригодится».

Она была права. Моя жизнь состояла из постоянных разъездов, когда для отдыха оставалось только время, проведенное в самолете, а во многих случаях не было и его. Когда бы еще я нашел время для чтения в подлиннике произведений Шекспира? У меня не было времени даже для прочтения отрывков! Однако моя учительница считала, что умение заказать на английском языке кофе с молоком (и чтоб кофе был слабым, а молоко чуть теплым), причем сделать это так, чтобы мне не принесли вместо него лимонный фреш, к примеру, будет для меня полезнее, чем разговаривать, как Лоуренс Оливье в шекспировском «Гамлете».

В это время был уже записан «Raphael live at The Talk of the Town» — первый диск, где я пел вживую на английском языке. Он получил премию как лучший концертный диск года, хотя мой английский еще оставлял желать лучшего. Это было тогда, когда я начал успокаиваться, изменяя привычному для себя образу жизни.

И я не только добился этого, но и наметил для себя путь, которым следовало идти.

Мало что производило на меня такое впечатление, как то, о чем я сейчас вам расскажу. При этом мне бы не хотелось впадать ни в тремендизмприм.28-4, ни в сентиментализм. Это было ужасно, и точка.

У меня был подписан контракт на четыре недели выступлений в «Talk of the Town». Ничего исключительного в этом не было. Я знал, почему вокруг моего контракта было столько разговоров. Дело в том, что как раз передо мной там в течение нескольких недель должна была петь гениальная и несравненная Джуди Гарленд, артистка, которой я всегда восхищался и испытывал к ней огромное уважение.

До моих концертов оставалось две недели.

То есть, Джуди Гарленд уже была на афишах. Но однажды ночью мне позвонили из Лондона и спросили, готов ли я выступить со своим шоу раньше назначенного моего дебюта в «Talk of the Town»? Или, говоря иными словами, — немедленно. Звонок был по-английски хладнокровным, что всегда выводило меня из равновесия. Мне сказали нечто, что меня буквально повергло в шок: «Miss Garland has passed away, suddenly, last night» («Госпожа Гарленд внезапно скончалась прошлой ночью»). Не помню как, но я ответил, что мое шоу готово, и я немедленно выезжаю в Лондон. Это был сильнейший удар: Эдит Пиаф и Джуди Гарленд были для меня — всем. Мое восхищение этими двумя артистками было безграничным. Пиаф ушла из жизни тогда, когда я уже почти удостоился чести выступать с ней в одной программе. И теперь смерть Гарленд предваряла мое выступление в «Talk of the Town». Это уже было слишком!

Но это было так…

Она должна была выступать в течение четырех недель, а выступала всего две, в связи с чем я должен был выступать шесть недель вместо четырех. Вот так мой контракт в «Talk of the Town» был продлен, и выступления были более чем успешными: в холле повесили табличку — самый кассовый артист! Здесь выступали такие артисты как Шейла Блэк, Петула Кларк, Том Джонс, Ширли Бэсси, Фрэнк Синатра, Пол Анка, Дасти Спрингфилд и… еще длиннющий список. Не знаю, есть ли там еще моя табличка, так как сейчас здесь что-то вроде кинодромаприм.28-5. Жаль, это было очень красивое место.

Было раннее утро субботы. Джуди умерла в пятницу вечером, после выступления.

Все, что было сказано и написано о смерти Джуди Гарленд, в лучшем случае сводилось к обычным умозрительным заключениям. Я этого никогда не делаю. Тем более в связи с чьей-либо смертью. Мне это кажется жестоким и глупым. Все мы смертны. От этого не может спасти даже Бог, и пусть ОН простит меня…

«Talk of the Town» в субботу закрыли, а воскресенье в Лондоне обычно выходной. Я выехал в субботу для того, чтобы порепетировать в воскресенье, а в понедельник выступить со своим дебютом. Иногда моя профессия бывает очень жестокой — это правда, — необходимо наступить на себя с мыслью: «Шоу должно продолжаться».

В субботу, прилетев в Лондон, я пришел в «Talk of the Town» и, словно влекомый магнитом, направился прямо на сцену. Там буквально несколько часов назад пела «моя» Гарленд. Я глубоко вздохнул и, как сомнамбула, почти в бессознательном состоянии вошел в главную гримерку.

На вешалках висели, опечатанные полицией, костюмы Гарленд. Они были обернуты целлофаном — костюмы ее последнего выступления. Впечатление было настолько сильным, что я не мог представить себе, как я смогу заменить Джуди Гарленд. Она умерла, возложив на меня огромную ответственность, потому что Джуди Гарленд — это Джуди Гарленд! И она ушла навсегда… Ее смерть повергла меня в сильнейший эмоциональный шок…

Но жизнь шла своим чередом: впереди была моя четвертая картина — «Пусть говорят», а одна известная звукозаписывающая фирма, ЕМI (His master’s Voice, Пате-Маркони и др.), обратила на меня внимание и сделала очень заманчивое предложение. В обмен на очень привлекательные экономические и прочие условия, она попросила у меня исключительные права на запись всех песен, вошедших в этот фильм. Я согласился, и это чуть не стало моей дорогой в никуда, началом исчезновения Рафаэля с артистического небосклона, чего я не пожелал бы и моим самым заклятым врагам.